|
 "<…>
Чюрленис, выросший в Литве, принадлежал
не только всей России, но был явлением
мирового масштаба. Художник, музыкант,
поэт и философ, он нес в себе целую
эпоху мировой культуры и был, думаю,
первым, кто в начале
XX века показал путь Новой
Красоты, пройдя через мучительный поиск,
выводящий на космические просторы иных
миров. Он прошел по «тропе святой» туда,
где творчество космическое соприкасается
с земным, где человек-творец открывает
дорогу к сотрудничеству с Высшим,
становясь теургом, в полном смысле этого
слова
<…>
В нем жил синтез
искусства и мысли, соединивший в одно
целое музыку, художество, слово и
глубокую философию. В нем существовали
два мира – земной и тот, иной, Красота
которого звучала на его полотнах. Придя
к живописи уже зрелым человеком, он
совершил в ней революцию, которая не
сразу была понята и осознана его
современниками и до сих пор, полагаю, до
конца не осмыслена потомками тех
современников. Он изменил в человеческом
сознании соотношение миров и снял с
иного, Тонкого Мира пелену, мешающую
видеть его реальность. И в этом
заключалась удивительная магия
чюрленисовских картин, их необычайная
притягательность, ибо там, в их глубинах
зарождалась и светилась Новая Красота –
Красота иного, невидимого обычным глазом
мира, но проявленная кистью гениального
художника и тонкого музыканта. Музыка и
живопись, слившись в искусстве
Чюрлениса, дали неожиданные и звучащие
нездешние краски и формы, которые мы
видим на полотнах художника. Тонкая
энергетика этих картин позже
оплодотворила творчество целой плеяды
удивительных и необычных художников,
адептов и создателей Новой Красоты,
прорвавшейся в наш мир вместе с
аккордами музыки Чюрлениса. И как
значительно и знаменательно то, что
именно музыкант, композитор стал
первооткрывателем этой Новой, тонкой
Красоты, ее высоковибрационной
энергетики, подтвердив тем самым роль
музыки в эволюции творчества человека и
показав ее причинную суть в этом
творчестве.
<…>
Николай
Константинович Рерих, одним из первых
высоко оценивший Чюрлениса, много лет
спустя писал:
 «Трудна
была земная стезя и Чюрлениса. Он принес
новое, одухотворенное, истинное
творчество. Разве этого недостаточно,
чтобы дикари, поносители и умалители не
возмутились? В их запыленный обиход
пытается войти нечто новое – разве не
нужно принять самые зверские меры к
ограждению их условного благополучия?
Помню, с каким
окаменелым скептицизмом четверть века
тому назад во многих кругах были
встречены произведения Чюрлениса.
Окаменелые сердца не могли быть тронуты
ни торжественностью формы, ни гармонией
возвышенно обдуманных тонов, ни
прекрасною мыслью, которая нашептывала
каждое произведение этого истинного
художника. Было в нем нечто поистине
природно-вдохновенное. Сразу Чюрленис
дал свой стиль, свою концепцию тонов и
гармоническое соответствие построения.
Это было его искусство. Была его сфера.
Иначе он не мог и мыслить, и творить. Он
был не новатор, но новый»
<…>
…Все новое к нам
приходит через Вестников. Чюрленис был
не только Вестником, но и творцом. Весть
о Новом Мире, о Новой Красоте
содержалась в его творчестве. Для самого
Чюрлениса понятие вестника было глубоко
философским , знаменующим собой
непрерывность Космической эволюции
человечества, несущей через своих
Вестников людям известие об ином, Новом
мире. Чюрленис символизировал этот новый
сложный процесс «скамейкой вестников»,
которая никогда не пустует и на которой
старых, уходящих, заменяют молодые,
вновь приходящие. В 1908 году, а
возможно и чуть раньше, он сделал запись
в своем альбоме. Впрочем, записью это
даже нельзя назвать, скорее, это притча.
«Устав от беготни
по улицам большого города, я присел на
скамейку, предназначенную для вестников.
Стояла страшная жара. Серо-желтые дома
стучали зубами, остро блестели пестрые
вывески, воздух разрывали золоченые
солнцем башни. Замученные жарой люди
двигались сонно, медленно. Какой-то
пожилой человек, пожалуй, даже старик,
шел, тяжело волоча ноги. Голова его
тряслась, он опирался на палку. Став
передо мною, старик внимательно меня
разглядывал. Слезящиеся глаза его были
бесцветны, печальны. <…>
“Нищий”, – решил я и потянулся за
медяком в карман. Но старик, странно
прищурившись, спросил таинственным
шепотом:
– Приятель, скажи мне, как выглядит
зеленый цвет?
– Зеленый цвет? – Гм… зеленый – это
такой цвет – ха! Такой, как трава,
деревья… Деревья тоже зеленого цвета:
листья, – ответил я ему. Ответил и
огляделся вокруг. Но – нигде не было ни
деревца, ни кусочка зеленой травы.
Старик засмеялся и взял меня за
пуговицу:
– Если хочешь, пойдем со мной, приятель.
Я спешу в тот край… По дороге расскажу
тебе кое-что интересное.
Когда я собрался в путь, он начал
рассказывать:
– Когда-то очень давно, когда я был
молод, как ты, мой сын, стояла страшная
жара. Устав от беготни по улицам
большого города, я присел на скамейку,
предназначенную для вестников.
Жара стояла страшная. Серо-желтые дома
стучали зубами, остро блестели пестрые
вывески, воздух разрывали золоченые
солнцем башни. Люди, замученные жарой,
двигались сонно, медленно.
Долго я глядел на них и вдруг ощутил
тоску по лугу, деревьям, по майской
зелени. Сорвался я с места и пошел, чтоб
вот так идти по жизни в напрасных
поисках всего этого в городе. <…> Я
поднимался на высокие башни, но, увы, по
всему горизонту, везде, был город, город
и нигде ни капли зелени. Все же я знал –
есть она в этих краях, только мне,
наверное, не дойти – стар я.
Ах, если бы можно было где-нибудь
отдохнуть невдалеке. Ароматы, звенит
мошкара, кругом зелень, трава, деревья.
Я посмотрел на старика. Он плакал и
улыбался, как ребенок.
Кусок пути мы прошли молча. Потом старик
сказал:
– Ну, с меня хватит. Дальше пойти я уже
не смогу. А ты иди, иди без устали. И
заранее тебе говорю: зной будет
постоянным, когда идешь по этому пути –
ночи нет, всегда лишь день. По дороге
говори людям о лугах и деревьях, но их
ни о чем не спрашивай… Ну, иди
счастливо, а я останусь здесь. Погоди,
сын, забыл я: смотри с высоких башен –
увидишь дорогу. А если цель будет еще
далеко и старость тебя настигнет, знай,
что там тоже будет скамейка,
предназначенная для вестников. И всегда
на ней молодые люди. Ну, а сейчас иди, –
так сказал старик, и я пошел дальше и
смотрел с высоких башен».
Эта притча о бесконечном поиске
человеком иного мира, более тонкого,
более красивого, дающего этому человеку
силу. Об этом мире знают те, кто сидит
на «скамейке вестников», а затем
отправляется в долгий тяжелый путь
искать и траву, и деревья, и простор,
наполненный ароматами. Простые люди ни
об этом мире, ни о дороге туда ничего не
знают. И так поколение за поколением
творцы и ясновидцы стремятся в неведомую
даль, чтобы мир плотный и тяжелый
наконец избавился от палящего зноя
незнания и невежества. Чюрленис сам
прошел этот тяжелый путь постижения
Красоты иных миров через Красоту земную
и через земную музыку. Кроме трудностей
и страданий на этом пути есть высокие
башни, которые не дают Вестнику
заблудиться на незнакомой дороге – «и я
пошел дальше и смотрел с высоких башен».
Он сам был Вестником, принесшим нам
Новую Красоту нездешнего мира, не
затуманенную тяжелой вуалью мира
земного. И освобожденная от этой тяжести
Новая Красота зазвучала тонкой музыкой
высших сфер и космическим ритмом, вливая
в наш плотный мир новую
высоковибрационную энергетику,
необходимую человеку для эволюционного
восхождения".
Л.В.Шапошникова. На берегах иных миров.
|
