«... стихия Огня напрягает искусство и духотворчество. Потому чудесные жемчужины искусства могут, истинно, поднять и мгновенно преобразить дух. Ростом духа человечеству все доступно, ибо только внутренние огни могут дать нужную мощь восприятия. Потому Агни Йог может чуять всю космическую красоту без узкой научной методики. Истинно, жемчужины искусства дают возношение человечеству, и, истинно, огни духотворчества дают человечеству новое понимание красоты. »   /Учение Живой Этики, Иерархия, 359/

 

Е. П. Блаватская ЛЕВ ТОЛСТОЙ И ЕГО НЕЦЕРКОВНОЕ ХРИСТИАНСТВО   Толстой - это великий мастер художественного слова и великий мыслитель. Вся его жизнь, его сердце и разум были заняты одним жгучим вопросом, который в той или иной степени наложил свой болезненный отпечаток на все его сочинения. Мы чувствуем его омрачающее присутствие в "Истории моего детства", в "Войне и мире", в "Анне Карениной", пока он окончательно не поглотил его в последние годы его жизни, когда были созданы такие работа, как "Моя вера", "В чем моя вера?", "Что же делать?", "О жизни" и "Крейцерова соната". Тот же самый вопрос горит в сердцах многих людей, особенно среди теософов; это поистине - вопрос самой жизни. "В чем смысл, цель человеческой жизни? Каков конечный исход неестественной, извращенной и лживой жизни нашей цивилизации, такой, какая навязана каждому из нас в отдельности? Что мы должны делать, чтобы быть счастливыми, постоянно счастливыми? Как избежать нам кошмара неизбежной смерти?" На эти вечно стоящие вопросы Толстой не дал ответа в своих ранних сочинениях, потому что он сам не нашел его. Но он не мог прекратить бороться, как это сделали миллионы других, более слабых или трусливых натур, не дав ответа, который по крайней мере удовлетворил бы его собственное сердце и разум; и в пяти вышеназванных работах содержится такой ответ. Это ответ, которым на самом деле не может удовольствоваться теософ в той форме, в какой его дает Толстой, но в его главной, основополагающей, насущной мысли мы можем найти новый свет, свежую надежду и сильное утешение. Однако для того, чтобы понять ее, мы должны вкратце проследить тот путь, посредством которого Толстой достиг того мира, который был им найден; ибо пока мы не сможем почувствовать так же, как и понять те внутренние процессы, которые привели его к этому, его решение, подобно любому другому решению жизненной проблемы, останется мертвой буквой, чисто интеллектуальной словесной концепцией, в которой полностью отсутствует жизненная сила; простой спекуляцией, лишенной живой истины и энтузиазма. Подобно всем думающим мужчинам и женщинам нашего времени, Толстой утратил веру в религию в детстве; ибо такая утрата детской веры - неизбежная в жизни каждого человека - не является, как правило, результатом глубокого размышления; это скорее естественное следствие нашей культуры и нашего общего жизненного опыта. Он сам говорит, что его вера исчезла, и он не знает, как. Но его юношеское устремление к этическому усовершенствованию, продолжало сохраняться еще около десяти лет, постепенно забываясь, и в конце концов совершенно исчезло. Видя вокруг себя торжествующие амбиции, любовь к власти, эгоизм и чувственность; видя презрение и насмешливое отношение ко всему тому, что называется добродетелью, добротой, чистотой и альтруизмом, и не способный иметь ни ощущения внутреннего счастья и наполненности, ни внешнего успеха, Толстой шел по пути, которым движется мир, поступая так, как он видит, поступают другие, принимая участие во всех порочных и низменных поступках "благопристойного мира". Далее он обращается к литературе, становится великим мастером слова, наиболее преуспевающим писателем, пытаясь, как он сам рассказывает, скрыть от себя свое собственное невежество, поучая других. В течение нескольких лет он продолжал совершать такое подавление своей внутренней неудовлетворенности, но перед ним все более часто, все более мучительно вставал этот вопрос: Для чего я живу? Что я знаю? И с каждым днем он все яснее видел, что он не может дать на него ответ. Ему было пятьдесят лет, когда его отчаяние достигло наивысшей точки. Находясь на вершине своей славы, счастливый муж и отец, автор многих прекрасных сочинений, наполненных глубочайшим знанием людей и жизненной мудрости, Толстой осознает невозможность дальнейшего продолжения жизни. "Человек не может вообразить себе жизнь без желания благополучия. Желать и приближать это благополучие - это и есть жизнь. Человек исследует в жизни только то, что он может в ней улучшить". Наша наука, напротив, изучает только тени вещей, а не их истинную сущность; и находясь в заблуждении, что это второстепенное и неважное является существенным, наука искажает идею жизни и забывает о своем истинном предназначении, состоящем в проникновении именно в эту тайну, а не в изучении того, что сегодня открывается, а завтра - забывается. Философия говорит нам: - "Вы являетесь частью человечества, поэтому вы должны со-участвовать в развитии человечества и в реализации его идеалов; цель твоей жизни совпадает с целью жизни всех других людей". Но как это может помочь мне узнать, что я живу для того же, для чего живет и все человечество, если мне не сказали, что это такое, для чего должно жить человечество? Почему существует мир? В чем состоит резуль­тат того, что мир существует и будет существовать? Философия не дает ответа. Скептицизм, нигилизм, отчаяние - в эту сторону уводят подобные мыс­ли думающего человека, если он ищет последнее слово Мудрости в науке и философии различных школ. Таково также, реальное, внутреннее, менталь­ное состояние, в котором находятся многие люди как внутри, так и вне Теософского общества. По отношению к этой проблеме жизни Толстой разделяет людей в целом на четыре класса: Некоторые, обладающие слабым и незрелым интеллектом, счастливо жи­вут в своем невежестве - для них проблема жизни, как таковая, не су­ществует. Другие достаточно осознают и понимают эту проблему, но намеренно отворачиваются от нее, поддерживаемые благоприятными внешними обстоя­тельствами, позволяющими им пройти по жизни как бы в состоянии опьяне­ния. Третью группу составляют те люди, которые знают, что смерть лучше, чем жизнь, прошедшая в заблуждении и невежестве; но они продолжают жить, потому что они не имеют достаточной силы для того, чтобы поло­жить внезапный конец этому обману - жизни. Наконец, существуют сильные и стойкие натуры, которые осознают весь идиотизм этого фарса, который разыгрывается с ними, и одним ударом кладут конец этой глупой игре. "Я ничего не мог бы сделать", - говорит он, - "только думать, ду­мать о том ужасном положении, в котором я находился... Мое внутреннее состояние в это время, которое вплотную привело меня к самоубийству, было таково, что все, что я сделал до тех пор, все, что я все же смог бы сделать, казалось мне глупым и дурным. Даже то, что было для меня наиболее дорого в этой жизни, что столь долго уводило и отвлекало меня от жестокой реальности - моя семья и мое творчество - даже это утрати­ло для меня всякую ценность". Он наконец выбрался из этой пропасти отчаяния. "Жизнь - это все, - заключил он, - я, сам мой разум является созданием этой всеобщей жиз­ни. Но в то же самое время Разум - это создатель и последний судья че­ловеческой жизни, присущий ей самой. Каким же образом тогда разум мо­жет отрицать смысл последней, не отрицая самого себя и не называя себя лишенным смысла? Следовательно, я могу назвать жизнь бессмысленной лишь потому, что я не познал ее смысл". Убежденный в том, что у Жизни есть смысл, Толстой ищет его среди тех, кто действительно живет - сре­ди людей. Но здесь он снова встречается с разочарованием, горчайшим изо всех, поскольку именно здесь была его последняя надежда. Ибо среди людей он обнаружил единственное решение проблемы жизни, которое покои­лось на представлении о вселенной, противоположном разуму, и основыва­лось на слепой вере, которую он так давно отбросил в сторону. "Я подверг, - рассказывает он, - дополнительной проверке представле­ния моего разума и обнаружил, что Разум в недостаточной степени отве­чает на мои. вопросы, поскольку он не рассматривает концепцию Беско­нечного (Беспричинного, Вневременного и Внепространственного), потому что он объясняет мою жизнь, проходящую во времени, пространстве и при­чинной обусловленности, опять-таки в терминах времени, пространства и причинности: такое объяснение на самом деле является логически кор­ректным, Но только лишь в терминах тех же самых компонентов, то есть, оставляя исходное и конечное основание жизни - единственное, что нас волнует и интересует - необъясненным. Религия, напротив, делает прямо противоположное: она не признает логики, но знает концепцию Бесконеч­ного, с которой соотносит все сущее и, в некоторой степени, дает пра­вильные ответы. Религия говорит: Ты должен жить согласно закону Божие­му; результатом твоей жизни будет или вечное мучение, или вечное бла­женство; смысл твоей жизни, которая не уничтожается после смерти, сос­тоит в соединении с Бесконечным Божеством.... Концепция Бесконечного Божества, божественности Души, зависимости человеческих поступков от Бога - таковы представления, которые зародились в сокровенной глубине человеческой мысли, и без которых не было бы никакой жизни, и я также не смог бы существовать". "Но что же такое Бог? На какой последовательности мыслей основывает­ся вера в его существование и в зависимость человека от него? Если я есть", - рассуждает Толстой, - "тогда должен быть смысл моего бытия, и смысл для такого основания, и некий первичный смысл, и эта и есть Бог. Я чувствую успокоение; мои сомнения и сознание своего сиротства в жиз­ни исчезли. Но когда я спрашиваю себя: что есть Бог? Что я должен де­лать по отношению к нему? - Я обнаруживаю лишь банальные ответы, кото­рые снова разрушают мою веру... Но я имею в себе концепцию Бога, сам факт и необходимость такой концепции, - и никто не может лишить меня этого. Однако, откуда же эта концепция? Откуда же ее необходимость? Эта необходимость является самим Богом. И я снова чувствую радость. Все вокруг меня живет и имеет свой смысл. Представление о Боге - это поистине не сам Бог; но необходимость создания этого представления, стремление к познанию Бога, благодаря познанию которого я и живу, - это и есть Бог, живой и дающий жизнь Бог... Живя в этой мысли, ты действуешь как проявление Бога, и тогда твоя жизнь будет свидетельст­вовать о существовании Бога". Толстой вновь обрел веру, "свидетельство невидимых вещей", и его религиозная вера выражалась в течение трех лет его жизни в полном со­ответствии с наиболее строгими предписаниями православной церкви. Но в конце концов, обнаружив, что церковь и все христианское общество в це­лом поступает прямо противоположно его главным представлениям об ис­тинной Религии, ой оторвался от православия и захотел понять, в чем состоит для него Истина в Религии, путем изучения Нового Завета. Но прежде чем обсуждать те заключения, к которым он пришел, рас­смотрим сначала фундаментальную позицию Толстого с теософской точки зрения. Его аргумент о существовании Бесконечного Бога как необходимо­го "первоначального основания" человеческого разума, полностью совпа­дает с аргументами теософов о существовании Космического или Универ­сального Разума, и как аргумент, он не доказывает ничего сверх того. Зараженный западной привычкой к чувственности, он приписывает Универ­сальному Разуму антропоморфные черты, которыми последний не может об­ладать, и, таким образом, сеет семена неестественности и приводит к выводам о тех практических действиях, к которым он пришел впоследс­твии. В главном он прав; но в попытке удовлетворить требования своей эмоциональной натуры, он впадает в квази-антропоморфизм. Однако, для нас более важно обратить внимание на ту горькую картину, на которой он рисует те ментальные страдания, которые сегодня мучают каждого честно­го и искреннего мыслителя, и на то, что он указывает путь, единствен­ный путь, на котором возможно спасение. Ибо, исходя из его основной концепции, мы приходим, при тщательном и внимательном рассуждении, к фундаментальным представлениям теософского учения, как мы это увидим впоследствии. Но вернемся к религиозным открытиям Толстого. Изучая Евангелия, он обнаружил самую суть учения Иисуса в Нагорной Проповеди, понятой в своем буквальном, простом смысле, "таком, что даже маленький ребенок понял бы его". Он рассматривает как совершенное выражение христианско­го закона Милосердия и Мира, заповедь, "не противься злу", которая для него является наиболее точным проявлением истинного христианства, и эту заповедь он называет "единственным и вечным законом Бога и людей". Он также указывает, что задолго до появления исторического Иисуса, этот закон был известен и признан всеми руководителями человеческой расы. "Прогресс человечества в направлении добра", - пишет он, - "со­вершается теми, кто переносит страдания, а не теми, кто их причиняет". Такова суть религии Толстого; но мы будем иметь больше возможностей проникнуть в ее истинный смысл и оценить вытекающие из нее практичес­кие выводы после того, как мы рассмотрим, во-первых, его учение о ре­лигиозном счастье, и во-вторых, его философию жизни. Я верю, говорит Толстой: (1) что счастье на земле зависит единс­твенно от выполнения учения Христа; (2) что осуществление этого учения не только возможно, но и легко и исполнено радости. Счастье, учит он, это любовь ко всем людям, единение с ними, а зло - это нарушение тако­го единства. Любовь и единство являются естественными человеческими состояниями, в которых находятся все люди, которых не сбивают с пути ложные учения. Такие представления изменили все его отношение к жизни; все, к чему он ранее стремился, все то, что считается столь значимым в мире - честь, слава, культура, богатство, возросшее качество жизни, окружаю­щей обстановки, пищи, одежды, манер, - все это утратило свою ценность в его глазах, и вместо всего этого он начал почитать то, что Мир назы­вает дурным и низменным - простоту, бедность, недостаток культуры. Но истинная сущность его учения лежит в концепции Всеобщего Братства че­ловечества. Согласно Толстому, Жизнь означает стремление человека к благополу­чию, к счастью, причем счастье, как мы видели, может быть достигнуто посредством исполнения заповедей Иисуса. Глубинное значение этих запо­ведей состоит в истинной жизни, а следовательно также и в истинном счастье, состоящем - не в сохранении чьей-либо индивидуальности, а - в ее поглощении Всем, Богом и Человечеством. Поскольку Бог - это Разум, христианское учение может быть сформулировано следующим образом: под­чиняй свою личную жизнь разуму, который требует от тебя безусловной любви ко всем существам.* __________ * Это абсолютно та же самая доктрина, которой учил Будда и все ос­тальные посвященные, включая Платона. Этот факт был понят Толстым, хо­тя он и не придал ему должного значения. Личная жизнь, та, которую осознает и которую желает только собс­твенное "Я" человека, - это животная жизнь; жизнь разума - это челове­ческая жизнь, существование, присущее человеку в соответствии с его природой. Максима, завершающая стоическую философию, - живи в соот­ветствии с природой, согласно твоей человеческой природе, - имеет вви­ду то же самое. Учения мудрейших законодателей: брахманов, Гаутамы Будды, Конфуция, Лао-Цзы, Моисея, - содержат такое же объяснение жизни и предъявляют такое же требование к человеку. Ибо с древнейших времен человечество осознавало мучительное внутреннее противоречие, которое ощущали в себе все те люди, кто стремился к личному благополучию. И поскольку, к сожалению, нет иного способа разрешить это противоречие, кроме перенесения Центра тяжести существования* человека от своей ин­дивидуальности, которая никогда не может быть сохранена от разрушения, к вечному Всему, то становится понятным, почему все мудрецы прошлого, так же как и величайшие мыслители последних веков, создали учения и нравственные законы, идентичные по своему общему смыслу, ибо они виде­ли лучше всех остальных людей и это противоречие, и его решение. ___________ * Там, где твое сокровище, будет и твое сердце. Нетрудно увидеть, в чем состоит основное противоречие личной жизни. То, что является для человека наиболее важным, то единственное, чего он хочет, то, что - как ему кажется - единственно живет, а именно, его индивидуальность, разрушается, потому что скелет, рассыпаясь, не ос­тавляет ничего за "собой"; в то время как то, чего он не хочет, что не является для него ценностью, чью жизнь и чье благоденствие он не ощу­щает, - внешний мир борющихся существ, - оказывается именно тем, что имеет продолжение, поистине живет. После пробуждения разумного сознания, которое раньше или позже мо­жет произойти в каждом человеке, он осознает ту пропасть, которая про­ходит между животной и человеческой жизнью; ой понимает это все полнее и полнее, пока в конце концов - на высшем уровне сознавания - фунда­ментальное противоречие жизни не будет осознано лишь как кажущееся, принадлежащее единственно к сфере животного существования, и смысл жизни, который безуспешно искал "личный" человек, наконец становится открытым. Он обнаруживается не с помощью логических выводов, но - ин­туитивно. Духовно пробужденный или возрожденный человек внезапно обна­руживает себя перенесенным в вечное, вневременное состояние жизни чис­того "Разума",* в котором не может быть больше никаких иллюзий, проти­воречий, загадок... Разумная жизнь, как первоначальная и единственная истинная жизнь, является также нормальной жизнью человека, и человек как таковой лишь в той степени может быть назван "живущим", в какой он подчинил животное в себе законам Разума; и это точно так же, как и жи­вотное действительно живет только тогда, когда оно подчиняется не только законам того вещества, из которого состоит его тело, но и выс­шему закону органической жизни... Если однажды было осознано, что вер­ховенство, особенно в человеческой жизни, безусловно принадлежит не личности, но разуму, то тогда нет ничего сверхчеловеческого в следова­нии естественному закону человеческой жизни, и в отношении и в исполь­зовании в качестве средства того, что является просто средством для истинной жизни, а именно - личности... Но может возникнуть вопрос: для чего же тогда мы имеем личность, если мы должны отказаться от нее, от­рицать ее? Затем, чтобы личность, подобно любому средству, могла слу­жить просто как способ для достижения цели, - и другой ответ здесь не­возможен. Личность - это ничто иное, как "лопата", которая дана разум­ному существу, чтобы копать ею, чтобы она затуплялась при этом копании и затем снова затачивалась, - чтобы ею пользоваться, а не для того, чтобы она была чистой и хранилась без употребления. Использовать средство в качестве средства - это не означает отрицать его, но значит просто поставить ее на службу соответствующей цели, то есть, Разуму. ________ * В значении "ноэтической жизни" у Платона. Такова философия жизни Толстого, одинаковая в своей основе с учени­ем теософии. Но, испытывая недостаток в универсальности последней, имея слишком сильную склонность к искаженным и фрагментарным изречени­ям лишь одного Учителя Мудрости, философия Толстого оказалась бессиль­на руководить им на практике и, как показывает изучение его трудов, в действительности привела его к внутренним противоречиям. Однако, эти внутренние противоречия, находясь лишь на поверхности, на одном лишь физическом плане, имеют сравнительно небольшое значение по сравнению с тем действительным избавлением от иллюзий (в которых живет большинство из нас), которое он совершил.   сентябрь 1890 г Перевод К. Ю. Бурмистрова